Далеко на востоке, над проливом собирались грязновато-серые кучевые облака, со стороны моря потягивало пахнущим солью и водорослями ветерком. Чувствовалось, что ближайшей ночью над Лондоном разразится летняя гроза.

Глава четырнадцатая

Феодально-демократическая революция

Ночь на двадцать четвертое августа выдалась беззвездная, темная и ветреная. Порывы холодного ветра хлестали по кронам столетних дубов и буков, окружавших дорогу на Дувр, в чаще коих, как шептались в деревнях, еще обитали боги сгинувших кельтов-язычников, а белобородые друиды-отшельники и поныне клали требы самым древним и великим деревьям втайне от христианских священников… Страшно человеку такой ночью. Кажется, будто среди теней колеблющегося на ветру единственного факела, вставленного в кольцо на стене маленькой хибарки, пляшут чужие, принадлежащие ночи и дьяволу силуэты ведьм и неведомых чудовищ… Хорошо, что дорожная застава Чатемского шерифства состоит из трех человек – не в одиночестве сидеть в темноте среди враждебного, холодного леса.

Дорожные стражи спали попеременно, и вот сейчас, в глухой предутренний час, старший заставы Том Хоттин, продрогший до костей за время бдения при дороге, разбудил сменщика, валлийца по имени Беннет. Последний должен был дежурить до утра, пока помощник шерифа не пришлет смену.

– Кому это нужно? – недовольно ворчал Беннет, затягивая пряжку плаща. – Нет, ну скажи – кому приспичит гулять по дорогам ночами, когда всякий добрый католик отдыхает перед новым днем?

– Иди, иди, подыши свежим воздухом, – подтолкнул не торопящегося валлийца Том. – Я и так отстоял больше положенного. Дай поспать хоть немного… А ну тихо! Что это?

Сквозь дощатые стены придорожной хижины до слуха насторожившихся стражей донесся отдаленный глухой гул, усиливавшийся с каждым новым мгновением. Словно ревело штормовое море, накатывая на берег очередной сокрушительный вал… Том и Беннет растерянно переглянулись, но все же схватили копья и, позабыв о спящем третьем сотоварище по службе, кинулись прочь из хибарки, к едва серевшей в темноте полосе дороги.

Этот отрезок широкого тракта был прямым и днем отлично просматривался в обе стороны. Сейчас двое всерьез перетрусивших стражников могли лишь различить, что с севера, со стороны Лондона, к заставе споро приближаются несколько желтоватых огоньков, и оттуда же доносится невнятный рокот, все больше начинающий походить на перестук множества десятков копыт.

А далеко над лесом, в черном небе над долиной Темзы, посверкивали голубые и белые длинные искорки молний, привнося в разворачивающийся перед глазами чатемцев спектакль несколько демонический характер.

Вскоре стало понятно, что по дороге к Дувру сквозь ненастную ночь мчится большой конный отряд.

– Иисус и святой Томас! – Беннет, медленно отступая к придорожным зарослям, перекрестился дрожащей рукой. – Том, это же Дикая Охота! Спаси нас, Господи…

Оба чатемца, не сговариваясь, бросились прочь с тракта, проломились сквозь колючие кусты, оставляя на шипах клочки одежды, и замерли в тени, сжимая вспотевшими ладонями оружие.

Земля заметно подрагивала, стало возможно различить приглушенное фырканье и тяжелое дыхание лошадей, позвякивание сбруи, доспехов и оружия, отблески огня ложились на пустую, гладкую дорогу. Беннет ошибся – Дикая Охота всегда скачет бесшумно и без живого пламени… К Дувру быстрой рысью шла тяжелая рыцарская конница.

Крупные боевые кони, с облаченными в полную броню всадниками неслись друг за другом, по две пары в ряд. За первой четверкой другая, третья… У некоторых людей в руках были факелы, которые Беннет издали принял за болотные огоньки, иные скакали в глухих, посверкивающих красноватыми бликами начищенных шлемах и с поднятыми к темному небу тонкими копьями. Над головами виднелись укрепленные на пиках узкие вымпела, изображения на которых различить было невозможно.

Боевой отряд числом не меньше чем в полную сотню мечей миновал неприметную сторожку на Лондонском тракте и канул в темноту. Но долго еще тишину ночного леса беспокоил удаляющийся гул копыт, бьющих по утоптанной земле и мелькали огненные точки факелов…

– Что делается в веселой Англии, – покачивая головой, прошептал Том Хоттин, осторожно вылезший обратно на тракт. Он вместе с Беннетом настороженно смотрел вслед исчезнувшему вдалеке отряду. – Может, опять к аббатству святого Мартина гвардию гонят? Что ж такое могло приключиться в святой обители?

Великаны-дубы, поднимавшие кроны по краям дороги, не ответили на вопрос озадаченного человека, а лишь еще громче зашумели резной листвой, мятущейся под налетавшим ледяным ветром.

Столь неожиданно и быстро придуманный принцем Джоном план переворота осуществлялся без каких-либо затруднений или внезапных препон со стороны потерявшей бдительность государственной службы канцлера Лоншана. Ко времени, когда солнце коснулось дальних лесов Корнуолла и медленно уползало за горизонт, несколько рыцарских отрядов, пришедших из Лондона или в обход города по проселочным дорогам из окрестных замков, встретились возле небольшой каменной часовни, выстроенной на развилке дорог, ведущих к Чатему и Мейдстоуну. Подъезжавших дворян приветствовали трое людей с гербом Плантагенета на плащах, а невысокий и широкоплечий здоровяк, известный под именем Гая Гисборна, подзывал к себе командира каждой группы и что-то долго объяснял, показывая небольшие исписанные листки пергамента. Двое рыцарей или оруженосцев, стоявших рядом с Гаем, в разговор не вступали, а просто переглядывались и порой ухмылялись.

Когда сэру Мишелю захотелось поближе познакомиться с поддерживающими принца и архиепископа рыцарями, и он, куртуазно раскланиваясь, представлялся сам и представлял своего оруженосца, Гунтер понял – здесь собралась самая знатная молодежь Англии. Отцы и старшие братья этих дворян ушли с Ричардом на юг, и теперь гордые фамилии Ланкастеров, Йорков, Монмутов и Фитц-Аллейнов представляли младшие сыновья, возрастом зачастую не превосходившие сэра Мишеля. Настрой был самый боевой – после разъяснений Гисборна и письменных приказов принца Джона изрядно обиженные на Лоншана за поборы и притеснения английские дворяне безоглядно рвались в драку и остановить их не могла даже угроза смерти на плахе, вполне реальная в случае, если переворот провалится. Джон безошибочно определил, на кого можно положиться. Одно было плохо – за половину дня не удалось собрать и полутора сотен бойцов.

Начинало темнеть, когда со стороны Оксфорда примчался гонец, сообщивший Гисборну, что шериф Оксфордский вместе с наспех собранным ополчением движется к Лондону и отряд, которому поручено освободить графа Клиффорда, может отправляться – к утру дорога, ведущая к южным воротам столицы, будет занята и взята под охрану. Гай Гисборн спешно роздал последние команды, выставил в голову колонные тяжеловооруженных дворян, а замыкающими конных лучников, приказал запалить несколько факелов и, кликнув сэра Мишеля с Гунтером, выехал вперед.

– Добрые рыцари! – хрипло возгласил Гисборн. – За ночь, к рассвету, мы должны достичь Дувра и оказаться под стенами обители святого Мартина. Если констебль Дуврский не подчинится приказу короля и не уведет своих людей от обители, нам придется дать бой. Запомните все: наша цель – спасти жизнь святейшего архиепископа!

Гунтер ожидал восторженных криков, но даже самые молодые рыцари и оруженосцы промолчали. Только некоторые угрожающе тряхнули копьями.

Короткий, но довольно опасный марш к Дувру начался с последними закатными лучами. Гисборн, сэр Мишель и германец двинулись впереди колонны, за ними шло копье Ланкастеров и герцогских вассалов, бывших на службе у сеньора, вслед, вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее, рысили прочие…

Часа через три безостановочного пути Гунтер молился лишь об одном: пусть это поскорее кончится! Мало того, что они с Мишелем почти не спали двое суток и за данное время получили колотушек на несколько лет жизни вперед, так вдобавок и поесть как следует ни разу не удалось! В животе бурчало, голова была тяжелая, бедра жутко устали (попробуй, поезди столько на лошади, не отдыхая хоть изредка!), а глаза слипались. В таком состоянии вылететь из седла и оказаться затоптанным идущими вслед – дело само простое…